Глава 25

Глава 25

Спать урку-емцу Дмитрию Ваплахову определили койку в общей казарме. Но не успел Дмитрий выспаться после отлета Добрынина, как его растормошил невысокий лысоватый солдатик.

— Товарищ гражданин, — говорил солдатик. — Вас командир зовет. Срочно зовет!

Нехотя поднялся Ваплахов с такой удобной пружинистой кровати. Хорошо, что спать он лег не раздевшись, только оленью доху скинув рядом на пол — не пришлось поэтому ему тратить время на одевание. Сразу же и вышли они с солдатом на покрытый гладким снегом двор.

— А! Заходи! — радостно прогремел басом полковник, увидев в дверях своего кабинета заспанного урку-емца. — Я обещал твоему начальнику, что ты здесь скучать не будешь, так что давай научу тебя в карты играть.

Урку-емец согласился учиться и внимательно слушал по-военному четкие названия карт и всяческие правила, но понять ничего не мог.

Полковник, потратив на разъяснения полтора часа, посмотрел пристально на Дмитрия и окончательно спросил:

— Что, совсем ничего не понятно?

— Нет, чуть-чуть понятно, но не понятно, как играть,ответил смущенный урку-емец. — Ну ладно, тогда мы что-нибудь другое устроим для тебя…

И полковник, подперев мощным кулаком свою большую голову, задумался, перебирая мысленно все известные ему способы борьбы со скукой.

— О! — вдруг воскликнул он. — А ты охотиться умеешь, любишь?

— Конечно! — ответил Дмитрий.

— Тогда мы тебе такую охоту устроим — век не забудешь! Ты когда-нибудь порусски охотился?

— А как это?

— А-а, ну тогда увидишь сегодня же! Посиди здесь, а я пойду приказы дам!

И полковник вышел, оставив Дмитрия одного в тепло протопленном кабинете, на одной стене которого висела большущая географическая карта, а на другой портрет человека, показавшегося урку-емцу знакомым.

Приглядевшись, Дмитрий вспомнил и поклонился, прошептав: «Эква-Пырись!» Точно, это был тот же человек, чья деревянная голова возвышалась на деревянном столбе в священном месте, как раз в том, где сожгли они недавно нехорошего русского человека Кривицкого.

Вернувшись, полковник с интересом посмотрел на урку-емца, изучавшего портрет, и спросил:

— А ты знаешь, кто это?

— Конечно! — ответил Дмитрий, и ответ этот обрадовал Иващукина.

— Вот что, товарищ Ваплахов, бойцы уже готовятся к охоте, — заговорил полковник, чеканя слова, как металл. — Сейчас мы здесь обсудим тактику, и, я думаю, нас ждет удача!

В кабинет вошел невысокий и очень худой лейтенант со свернутой в трубочку картой в руках. Карту разложили на столе, придавив ее края тяжелыми книжками воинских уставов.

— Ты с картами знаком? — спросил урку-емца Иващукин.

— Нет, — признался Дмитрий.

— Ну все равно, смотри сюда! — и полковник ткнул пальцем в какую-то красную точку посреди чего-то зеленого. — Здесь у нас засечена одна берлога медведя, а здесь, — он придавил указательным пальцем левой руки вторую красную точку, — другая. И если мы выедем на танке в течение получаса, то через три часа будем у ближней берлоги. Правильно, товарищ лейтенант?

— Так точно! — выкашлянул худой.

— Ну и славно, — задумчиво и мягче вдруг продолжил Иващукин. — А ты приказал взять три взрывпакета?

— Так точно, товарищ полковник! — лейтенант, отвечая, весь натягивался как струна.

— Ну ладно… Так, значит у нас есть три взрывпакета, а значит, подъехав на расстояние выстрела, мы выдвигаем вперед в направлении берлоги одного солдата со взрывпакетами, а они делают что? — и полковник уперся бычьим взглядом в уркуемца.

— Не знаю, — растерянно проговорил Дмитрий.

— Ну в общем наша тактика тебе понятна? — спросил Иващукин.

— В общем, да, —не очень уверенно кивнул урку-емец.

— Тогда вперед! — скомандовал командир. Двое офицеров и Дмитрий Ваплахов вышли из штабного домика. Прямо напротив стоял танк, у которого возились трое солдат, укрепляя между топливными баками какую-то железную решетку.

— По коням! — крикнул им полковник, и голос его был веселым.

И солдаты, и остальные забрались в боевую машину.

Лейтенант снова держал в руках свернутую в трубочку карту, а полковник, проверив строгим взглядом внутренний порядок, окликнул одного из солдат.

— Рядовой Саблин, сколько снарядов получили?

— Два снаряда, товарищ полковник! — выкрикнул солдат, и голос его, отразившийся, видимо, от бронированного металла машины, прозвучал глухо.

— А почему так мало?! — удивился Иващукин.

— Прапорщик Ногтев больше не дал, сказал, что в части всего три снаряда осталось, — доложил солдат. — Сказал, что не имеет права оставлять часть без боеприпасов.

— Жмот! — коротко и понятно выразился полковник и приказал ехать.

Танк загрохотал двигателем, загудел, задрожал, отчего пополз по железному полу зеленый снарядный ящик.

Ехали они долго, время от времени останавливаясь и рассматривая карту с военными обозначениями. Наконец, остановившись в последний раз, выслали рядового Саблина на разведку, и он, сходив, возвратился с хорошей новостью.

— Товарищ полковник! — доложил он. — Берлога обнаружена, неприятель спит!

— Отлично! — бодро похвалил солдата командир. — Приказываю тебе, рядовой Саблин, взять взрывпакет, разбудить неприятеля. И тут же отбежать на пятнадцать метров и окопаться! Ясно?

— Так точно, товарищ полковник!

— А тебе, сержант Варнабин, произвести предварительное прицеливание таким образом, чтобы снаряд лег в пяти метрах от установленной цели, и выстрелить, когда разбуженный неприятель выйдет из своего укрытия. Ясно?

— Так точно, товарищ полковник.

— Приказываю операцию начать! — громко пробасил Иващукин, и тут же началась неимоверная суета, ошарашившая не привыкшего к военной жизни урку-емца. Солдат Саблин, схватив взрывпакет, выбрался из танка, сержант начал крутить какие-то ручки, то и дело наклоняясь к узкой щели обозрения, лейтенант расстелил на полу карту и, прижимая ее обеими руками, рассматривал. Полковник тоже наклонил к ней голову, но тут сержант, перестав крутить ручки, резко бросился к снарядному ящику и свалил с ног сидевшего на корточках лейтенанта. Лейтенант молча подвинулся, только посмотрел на сержанта строго. Сержант достал снаряд, вложил его в зарядное устройство и снова приник к щели обозрения.

Прозвучал негромкий взрыв. Дмитрий увидел, как рука сержанта легла на какую-то ручку-рычажок и задрожала. Полковник приник ко второй щели обозрения.

— Ну что же он… — нервно бормотал командир. — Сколько можно спать?!

Но, по-видимому, никто не выходил, и напряжение в машине нарастало.

Сержант убрал руку с рычажка. Полковник сплюнул на железный пол и снова приник к щели.

Дмитрий тоже был в напряжении и думал о том, что убивать медведей просто так нельзя — ведь они священные животные, и перед их убиванием нужно попросить у них прощения, бросить им в берлогу что-нибудь вкусное. А так охотиться, как это делали русские военные, было не принято.

И вдруг полковник заорал совершенно невыносимым по громкости голосом:

— Д-д-давай!!!

И сержант вслепую бросил свою руку на рычаг, но ошибся и на мгновение отвлекся отщели, нашел спусковой рычаг и нажал его.

Дмитрию показалось, что танк подпрыгнул. В ушах стоял звон, и даже на какое-то время помутилось в глазах.

— Козел!!! — закричал в этом грохоте полковник. — Заряжай второй!

И тут же сержант снова бросился к снарядному ящику.

— Ну что ты как Иван Сусанин?! — закричал на него командир. — Раз ранил, так добей! Или хочешь, чтобы он твоего боевого товарища разодрал?!

Снова грохнул выстрел, и еще больше звона услышал в своей голове уркуемец.

— Ну все, молодец, — чуть успокоившись, проговорил полковник Иващукин. — Подбил, наконец, со второго выстрела. Объявляю благодарность!

— Служу Советскому Союзу! — устало проговорил сержант.

Проехав немного вперед и остановив танк у распластанного на снегу бурого медведя, военные и урку-емец выбрались из машины и окружили добычу.

— Хорош! — довольно произнес полковник. — Наш повар его так заделает — пальчики оближем! Давайте, бойцы, грузите!

Солдаты, используя какое-то приспособление, похожее на лебедку, укрепленное между баками, затаскивали тяжелую тушу туда же, на задник танка.

А Дмитрий, отошедший в сторонку, в это время тихо, даже не шепотом, а каким-то внутренним голосом, самим шевелением губ, говорил, неслышимо распевая:

Сатар инэнмэн умунду бигет

Сурурукис бакалдырит эхин савра

Токтокол-Боиголкол Гуниттен ивит эр ая ахи Антага урэлдун анам токин.* * Господин дедушка,

Твою широкую дорогу я не топтал,

По твоему длинному пути

Не бродили ни я, ни мои предки.

Смягчи свой гнев и не обижайся на то, Что тебе причинили, (урку-емецкий язык).

Медведя солдаты укрепили на заднике танка, прикрутив проволокой к решетке между топливными баками.

— Эй, товарищ Ваплахов! — окликнул Дмитрия полковник. — Пора в часть возвращаться, а то оставили мы Север без защиты — самолет улетел, танк уехал, остался на страже Родины один жмотистый прапорщик Ногтев с одним снарядом! — и полковник расхохотался.

Солдаты были тоже в хорошем настроении, улыбались, негромко шутя между собой. И даже худой лейтенант вроде бы просветлел лицом, и взгляд его оттаял, хотя также держал он в руках свернутую трубочкой карту.

Забрались все в боевую машину. Тронулись в обратный путь.

Дмитрий задвинул в задний угол пустой снарядный ящик и уселся на него. Закрыл глаза и стал грустить, вспоминая свое детство в кругу родных. Вспоминал медвежьи праздники, которые устраивали они в урку-емецких селениях каждую весну. Разве так они относились к медведю?! Нет, они знали, что медведь такого убийства не прощает и дух его обязательно отомстит. Ведь как надо было?! Надо было совсем по-другому делать. Но откуда русским об этом знать?! Надо было выкрасть маленького медвежонка у медведицы. Сначала дать его самой лучшей девушке селения, чтобы она его за медведицу грудью докормила, а потом сделать для него деревянную клетку, посадить его туда и кормить, никуда из клетки не выпуская. А по прошествии двух лет надо было вывести его из клетки, посадить на землю и наложить на его грудь и живот ременные петли, которые тут же надо было затянуть потуже, и уже после • этого вести дедушку зверей к расщепленному стволу обо-юдонаклоненной лиственницы, на ходу громко его оплакивая. А подойдя к этому месту, надо было втолкнуть его голову в широкую щель ствола, и сразу же отпустили бы половинки ствола люди, державшие дерево, и, задушенный, быстро бы умер медведь. Подошел бы тогда старейшина, извинился перед большим зверем, а уже потом положили бы медведя на землю под лиственницей, и, пока теплый он, легли бы на него сверху самые уважаемые жители селения и тоже оплакали бы его. Только после этого разрезали бы люди его жирное тело на куски, а голову дедушки зверей подняли бы на самое высокое дерево и похоронили бы там между двух крепких ветвей…

«Жалко, русский человек Добрынин улетел, — подумал под конец своих мыслей Дмитрий. — Он умный, он объяснил бы, как надо делать, его бы они послушались…» Грохоча и безжалостно давя гладкий нетронутый снег, несся по северному лесу большой зеленый танк, распугивая немногочисленных зверей и птиц и струшивая с высоких лиственниц белоснежную труху прилипшего к веткам мороза.