Часть 1, Глава 4. Пик природосообразности — пермакультура Хольцера
Часть 1, Глава 4. Пик природосообразности — пермакультура Хольцера
Пермакультуристы вполне справедливо считают, что традиционное сельское хозяйство требует неприемлемого количества энергии — машинной или мускульной. А возможности резкого сокращения затрат энергии видят в организации хозяйства по типу экосистем — естественных сообществ диких растений, таких как лес, луга, болота. Но — с заменой диких растений культурными. Основная идея пермакультуры как раз и заключается в создании устойчивых экосистем из съедобных растений.
Эта идея не нова. Во многих частях света (например, в Танзании и в штате Керал в Южной Индии) выращиваются сады, сходные с естественным лесом. Деревья, виноградные лозы, кустарники, травы и овощи растут вместе, друг над другом, как в лесу. Такие многоярусные сады намного продуктивнее, чем огороды и фруктовые сады в отдельности.
Само же слово пермакультура (перма[нентная агро] культура) было введено в обиход в 1978 году австралийским натуралистом Биллом Моллисоном. Значительную часть жизни он работал лесничим, понял, как живёт лес, и сказал сам себе: «Я могу сделать нечто подобное».
В 60–70?е годы прошлого столетия, когда Моллисон стал понимать, что традиционная агрокультура ведёт мир к гибели, он попытался протестовать, добиваясь того, чтобы те, кто управляет миром, исправили положение. Вскоре, однако, осознал, что протестами ничего не добьётся. И убедившись, что настоящие перемены осуществляются снизу вверх, а не наоборот, он решил взять дело в свои руки и занялся созданием «леса» из культурных растений. Вскоре фраза «Я могу сделать нечто подобное» стала более краткой: «Я сделал подобное».
Естественные экосистемы производительны и самодостаточны — прежде всего благодаря своему разнообразию, причём дело не столько в количестве видов, составляющих систему, сколько в числе полезных связей между ними. Установление системы этих связей и использование их достигается продуманной организацией: мускульная сила и энергия природного топлива заменяются силой человеческого разума.
Не надо думать, что пермакультура — нечто сверхъестественное. Это — вполне постижимая и достижимая манера хозяйствования (по крайней мере, в огороде). Пермакультура соответствует всем признакам природосообразности. Другое дело, что в ней есть что–то сверх этих признаков. Возникнув, как перманентная (непрерывная) агрокультура, пермакультура теперь включает в себя уже и строительство, очистку воды, системы финансов, социальные отношения и многое другое, короче — разумную организацию устойчивой среды человеческого обитания.
Поднимая уровень саморегуляции создаваемого в природосообразном огороде биоценоза — мы приближаемся к пермакультуре. Снимая с себя всё новые и новые хлопоты — мы идём к пермакультуре. Познавая всё больше и больше о «братьях наших меньших», на чьи плечи перекладываются эти хлопоты, — мы погружаемся в пермакультуру. Чем ниже уровень затрат, чем большее число связей мы подмечаем и чем удачнее их используем, чем более самодостаточным становится наш огород — тем большие основания появляются у нас говорить о пермакультуре. Короче говоря, чем ближе к природе хозяйствование, чем больше подражает и угождает оно природе, тем незаметнее становится водораздел между природосообразным земледелием и пермакультурой.
Правда, авторы, пишущие о пермакультуре, иногда подчеркивают и даже настаивают на существовании этого водораздела. Стоило, однако, взяться за дело вдохновенному практику пермакультуры Зеппу Хольцеру, как водораздел стал исчезать. Уже первые семинары и литературные опыты Хольцера показали, что не так страшен черт, как его малюют. Хольцеру не просто хочется подражать — есть возможность подражать! И лучше всего говорит о том, что пермакультура не есть нечто заоблачное, то, что Хольцера ждут с пермакультурными проектами буквально во всех уголках земного шара, в том числе — в России и на Украине.
Мне посчастливилось дважды побывать у Хольцера в поместье Krameterhof в Альпах, в районе Лунгау, называемом «Альпийской Сибирью», а также принимать участие (в основном, пассивное) в 5 проектах, которые реализовывал Хольцер на Украине. Неугасающее озарение (формула Н. И. Курдюмова, участвовавшего в херсонском проекте Хольцера) — так можно двумя словами описать ощущения от общения с Зеппом. Каждый шаг рядом с ним по земле — не впустую. Зепп просто оглушает своей зоркостью и умением распорядиться подмеченными деталями устройства природы.
При первом знакомстве Хольцер поразил меня такой «мелочью». Пожалуй, все земледельцы наслышаны о разведении грибов (шампиньонов, вёшенок, шиитаке). Многие читали непростые инструкции. Но не все (в том числе автор) — до конца. Некоторым, правда, хватило мужества не только дочитать инструкцию до конца, но и горячо взяться за дело. Однако лишь единицы могут похвастаться, что преуспели в этом затратном и невероятно капризном промысле. Я знаю, что говорю. Иногда во время лекций спрашиваю: «Кто пытался выращивать грибы?». Бывает, что в ответ поднимаются десятки рук. «А кто ел свои грибы?». Не в каждой аудитории поднимут руки два–три человека. И иногда смущённо добавляют: «Один раз».
А Хольцер зорко присмотрелся к природе и «разводит» грибы, буквально играючи. Осенью собирает в мешок перезревшие грибы со спорами (лисички, белые, маслята, рыжики, дождевики…), а весной в ветреный день ходит по террасам и бьет палкой по мешку. Ветер разносит споры грибов по поместью, и там, где спорам «по нутру», т. е. в подходящем симбиозе, они приживаются. В грибную пору посетители собирают у него до центнера грибов в день!
Наши же неудачи происходят оттого, что мы пытаемся размножать грибы, можно сказать, надуманным, неестественным способом — с помощью мицелия. Но мицелий позволяет грибам не размножаться (в обычном смысле слова), а лишь расползаться в подходящем симбиозе. Создать же такой симбиоз очень трудно — мы просто не знаем, какое именно окружение мицелию надо. Какие растения хотел бы он видеть в соседях, какие мхи должны укрывать землю, возможно, даже — какие птицы петь… А вне соответствующего симбиоза мицелий приживается неохотно. Хольцер же подсмотрел механизм размножения грибов в дикой природе и скопировал его до копейки. Абсолютно ничего лишнего! Абсолютно ничего нового! Эффектно и эффективно! Споры грибов сами находят подходящий симбиоз!
На следующий год я был шокирован тем, что куры в поместье Краметерхоф беззаботно гуляют в горах, где водятся лисы. Зепп не руками — головой! — защитил кур от хрестоматийных недругов. Все мы с детства помним жалобу петуха: «Несёт меня лиса за тёмные леса…». А вот у Хольцера — не понесёт!
В его поместье круглый год на воле, рядом с оленями, косулями, зайцами, лисами живут новозеландские овцы, шотландские коровы, хорватские свиньи. Ночуют эти выносливые животные в своеобразных хлевах, одна «стена» которых открыта. И вот Хольцер подметил, что куры (не будь дуры!) неотступно ходят за свиньями и гребутся в изрытой ими земле. Свиньи выбирают клубеньки и корешки, а курам — даром! — достаются личинки, коконы, черви, букашки. В свою очередь, свиньям (на то они и свиньи!) нравится куриный послед, так что куры и свиньи как бы привязаны друг к другу. Наконец, свиньи крайне любопытны. И стоит появиться поблизости лисе, как они «всё бросают» и мчатся посмотреть на это чудо–юдо вблизи. Лиса же, увидев несущееся на неё громадное чёрное страшилище, думает о худшем и пускается наутёк. Всё! Найдено решение, идеально сообразующееся с природой! Строго говоря — никакого решения! Пораскинув умом, Хольцер просто увидел, что его курам в Альпах ничто не угрожает. Потрясающе!
Более того: соорудив в свином хлеву насест для кур, Хольцер надёжно защитил их и ночью. Свиньи спят очень чутко, постоянно ворочаются, похрюкивают во сне — и отпугивают непрошеную гостью. Какая изящная находка! Как ловко прилажены детали, которые мог, вроде бы, разглядеть каждый из нас!
Какой щадящий способ защиты кур от лис найден Хольцером! Можно было бы, конечно, заказать вагон рабицы, пару вагонов столбов, позвать на лето бригаду «заробітчан», огородить альпийский склон, потом получить штраф в две–три сотни тысяч евро за «стройку» в заповедном районе Альп. Но этот путь — явно не для Хольцера! Он «полежал на траве» и нашёл для кур защиту, фактически не ударив пальцем по пальцу. И по природе — тоже. Более «скупой», более «никакой» способ — просто немыслим! Хольцер защитил кур исключительно силой мысли — просто сообразил, что его курам ничто не угрожает!
А вот ещё три отнюдь не пустяковых «пустячка».
Уже через две недели после схода снега, когда он ещё лежит в горах чуть выше поместья, Зепп высаживает из теплицы в открытый грунт (на высоте 1500 метров над уровнем моря!) лимоны, мандарины, киви. И нипочём им ни альпийские снега, ни неизбежные весной заморозки, ни неласковое высокогорье. Пришельцы из тропиков стоят, увешанные плодами, между большими камнями! Днём камни нагреваются, ночью отдают тепло, и теплолюбивым неженкам комфортно круглые сутки! Это в местности–то со среднегодовой температурой -5 °C! Для сравнения: в расположенной в центре Украины Черкасской области эта температура на целых 10 градусов выше!
Второй «пустячок». Никому не надо рассказывать, как докучают летом комары и мухи. Об этом говорил даже Пушкин: «Ах, лето красное! Любил бы я тебя, / Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи». Не счесть способов борьбы с этими досаждающими созданиями — от вполне безобидных листочков базилика, руты и иных репеллентов до всяких якобы (разумеется, только якобы) безвредных «Рапторов».
Но Хольцеру под силу сделать комаров и мух полезными. Он развешивает над самой поверхностью озера слабые лампочки, комары вечером «кучкуются» возле них, рыбёшки вылетают из воды и хватают не отличающихся манёвренностью комаров на лету (см. фото 2, сделанное в усадьбе Н. С. Вепрецкого). Мухи — более вёрткие, чем комары. Но и на них Зепп нашел управу. Он смазывает дощечку мёдом или кровью и вешает над водой смазанной стороной вниз. Мухам хватает мастерства, чтобы сесть на нижнюю сторону доски, но улететь им рыбки не дают! Скажите на милость, не закружится голова от такого? Ведь Хольцеру впору разводить комаров и мух! Нам же, выросшим с песней «Вся–то наша жизнь есть борьба», подобный подход просто чужд.
Третий «пустячок». Когда Зеппу хочется избавиться на какой–то делянке от сорняков, он… разбрасывает по ней горсть гороха или кукурузы и направляет на неё свиней. Всё! Свиньи не только находят горох и кукурузу — они «любопытствуют», откуда это лакомство взялось, и проверяют на всякий случай, нет ли его в глуби. Корневища выворачиваются, частично съедаются «пахарями», а частично — усыхают. Делянка чиста, взрыхлена и готова для посева! Сея семена вразброс, Зепп добавляет в них ещё одну горсть гороха или кукурузы, свиньи снова роют делянку в поисках лакомства и… тщательно припалывают посеянные семена. Мало того, они ещё попутно (не обессудьте) удобряют делянку!
Тоже ведь можно было, скажем, «раундапнуть», перепахать участок, перекопать, многократно переполоть, засеять каким–нибудь подавляющим сидератом, застелить на лето достаточно толстым слоем органики или чем–то вроде плёнки… Но — «полежав на траве», Хольцер додумался, что эту работу (с полезным вторжением в почвенные процессы и с высочайшим качеством!) могут выполнить — и притом с огромным удовольствием — свиньи.
Нет слов, чтобы по достоинству оценить зоркость и мудрость Зеппа!
Ещё одна деталь, касающаяся свиней. Увы, приходит когда–то их последний час. Многие из нас слышали раздирающие предсмертные визги свиней, когда их заваливают, глушат, колют… Не дай и не приведи! Щадя психику детей, их отправляют на это время, скажем, к бабушке… Хольцер же думает и о психике свиньи. Там и сям на склонах сооружены на деревьях помосты и с такого помоста в урочный час пристреливают обреченную. Но она этого не знает и не узнает. Как говорит Зепп, ни одного мгновения свинья не будет несчастна. Её «товарки» тоже ни о чём таком не думают.
Конечно, с точки зрения вегетарианцев и «зелёных» умиляться здесь нечему. Но коль скоро свиней разводят, и притом, в основном, только с одной, отнюдь не гуманной, целью, не отметить гуманность Хольцера было бы несправедливо. Даже в скорбном деле Зепп находит щадящий выход.
В первое посещение поместья Krameterhof мне очень хотелось пискнуть «У меня ведь — в миниатюре — почти так же». Но «коэффициент подобия» был настолько малым, что я даже сам не услышал бы этого писка. При втором посещении «коэффициент подобия» не показался большим, оснований пищать громче не прибавилось, но я чётко–чётко увидел, что, повышая степень природосообразности огорода, можно неуклонно вести этот коэффициент к 1. Хотя сознаю, что в наших условиях единица недостижима.
Я могу насчитать много шажков на пути к пермакультуре, которые сделаны в нашем огороде (подчёркиваю, я говорю не о шагах, а всего лишь о шажках):
• грядка маточников лука сделана (сама стала!) самовозобновляющейся, самодостаточной, «вечной»;
• грядке физалиса «позволено» быть самосевной и тоже «вечной»;
• грядка катрана требует внимания только для того, чтобы полюбоваться буйным цветом, выкопать зрелый корень для приготовления хрена или молодой корешок посетителю «музея» для развода;
• на большинстве грядок вразброс сеются смеси семян, так что грядки становятся симбионтными;
• в огороде сформированы и продолжают формироваться альпийские высокие грядки для овощей и цветов (фото 38–39);
38. «Районированная» альпийская грядка
39.«Районированная» альпийская грядка в «процессе» — всё лето в канаву складывается грубая органика
• площадь под деревьями залужена люцерной, а затем — козлятником (он сменит люцерну по мере её вырождения); этот «луг» нуждается в минимальном внимании — его надо 4 раза за лето косить, чтобы получить шикарнейшую мульчу;
• там и сям по огороду «самоуправно» растут душистые травы, цветы и сорняки, привлекающие полезных насекомых и создающие благоприятную аллелопатическую обстановку: крапива, пижма, космос, чистотел, тысячелистник, котовник, кориандр, зверобой, жминда и т. д.;
• широко используются полезные связи между элементами огорода: жабам и ужам «поручено» контролировать слизней и улиток, жужелицам — проволочника, кукурузе с фасолью — колорадского жука на баклажанах, картофелю — гусениц на капусте, моркови — луковую муху, луку, в свою очередь, — морковную муху и т. д.
Число этих шажков неуклонно растёт, и я надеюсь, что когда–нибудь осмелюсь сказать Хольцеру, что, по крайней мере, в меру своих возможностей и потребностей гонюсь за ним. И каждый из этих шажков просто копирует природу, адаптирует огород к ней, повышает степень природосообразности огорода и, так сказать, оправдывает заголовок главы.
А вообще–то сверхзадача этой главы — снять ореол таинственности, «ненашести» со слова пермакультура, показать, что и у нас (несмотря на, казалось бы, неодолимые в обозримом будущем инфраструктурные и социальные препоны) можно «не под сурдинку» говорить о движении к пермакультуре, размыть искусственно воздвигнутую границу между природосообразным земледелием и пермакультурой.
И ещё одно соображение. С тех пор, когда я увидел в поместье Краметерхоф реализованной мечту Моллисона о создании леса из съедобных растений, когда я увидел такой лес своими глазами, меня не покидало ощущение родственности, близости пермакультуры и природосообразного земледелия. Ещё и поэтому я потратил пару лет на то, чтобы самым тщательным образом перебрать все поминаемые кем–либо признаки природосообразного земледелия и выделить характеристические. Теперь я вижу, что где–то в подсознании имелось в виду примерить эту «одёжку» к пермакультуре. Это не было лёгким занятием: мне приходилось перечить бесконечно уважаемым мною пионерам природосообразного земледелия, чьи заслуги в отказе от традиционных варварских земледельческих догм невозможно переоценить. Не кокетничая, абсолютно искренне вижу себя в этой пионерской шеренге стоящим далеко от правого фланга. Но предстоящая «примерка» помогала мне быть дерзким.
Примерил. Выделил. И не понял, чьи я признаки выделил. Пермакультура удовлетворяет всем — абсолютно всем — выделенным признакам! Дерзко — да! Нескромно — возможно! Но я не вижу ошибок в анализе.
Может, конечно, случиться, что кто–то въедливый «повозит меня лицом по песку» за эти мысли. Но хотел бы оговорить одно обстоятельство. К примеру, когда я рассказываю в лекциях, как полезен крот огороду, вижу подчас возмущённые лица и написанное на них неприятие всякой мысли о полезности крота. Потом выясняется, что визави–то навесил на крота грехи слепыша, и мы ведём беседу о разных животных, употребляя для их идентификации одно и то же слово. Слава богу — после выяснения недоразумения лицо собеседника разглаживается.
Так вот, я хотел бы облегчить работу тому, кто вознамерится поспорить со мной. Уточняю: я говорю лишь о том, что пермакультуру можно с открытой душой считать природосообразным земледелием. На обратное утверждение я не покушаюсь. Трезвость не позволяет — в наших реалиях (я имею в виду нашу страну) есть кое–что (прежде всего — издержки инфраструктуры), из–за чего нельзя у нас в полный голос говорить о пермакультуре. И хотя мне лестно иногда находить себя в Интернете, книжках и газетах причисленным к «клану» пермакультуристов, я воспринимаю это «вприщур», как аванс, который, возможно, когда–то отработаю. Правда, пока не вижу — когда.
Но что пермакультура — пик природосообразности, уверенно утверждаю уже сегодня. И не исключено, что мы с В. Б. Фалилеевым назовем нашу школу «Школой пермакультуры». Тем более, что Хольцер благословил нашу задумку.
В заключение — одно «биосферное» замечание. Хольцер в своих проектах, реализуемых во многих странах, легко идёт на изменение ландшафта — строит ветрозащитные валы, озёра, кратерные сады, террасы и т. п. К примеру, в Португалии он создал озеро с поверхностью 28 га и глубиной 30 м! Приходилось мне слышать «бурчание» на тему вмешательства в природу. Но это «бурчание» — не по адресу. Изначально «вздыбленная» поверхность Земли за многие тысячелетия сгладилась. Горы стали ниже, впадины — мельче, вода — менее доступной. И Хольцер, если угодно, приближает облик Земли к первородному, уменьшает энтропию. Если регулярная пахота деструктурирует почву, делает её безжизненной, подверженной эрозии, то проекты Хольцера, наоборот, структурируют земную поверхность, возвращают к жизни, казалось бы, безвозвратно утраченные земли.